В Тарусском районе Калужской области, в 16-и километрах от Тарусы, несколько в стороне от Оки, на речке Дряще сохранилась небольшая старинная усадьба Сивцево. Существующий кирпичный неоштукатуренный одноэтажный дом с мезонином упрощенной архитектуры, образец позднего, совсем уже выхолощенного классицизма, выстроен в 40-х годах XIX века на месте деревянного здания. Его строил Ф. И. Миллер, жена которого незадолго до этого купила это имение у княгини Е. А. Вадбольской, внучки Александра Сумарокова.
За домом начинаются аллеи старинного регулярного парка. Прямоугольные ряды лип, вычерчивая пересеченные диагоналями квадраты, выстраивают черные стволы в бесконечные зрительные перспективы, завершенные красочными картинами окружающего природного ландшафта. Пронизанный духом екатерининской эпохи, парк обладает другой, не менее важной здесь временнбй перспективой, которую так органично высвечивает перспектива зрительная. Трудно себе представить, насколько значителен культурный контекст мало кому известного парка, в аллеях которого, в этих «филозофических гульбищах», рождались сюжеты и рифмы произведений одного из самых замечательных русских поэтов XVIII века — Александра Сумарокова.
Личность Сумарокова удивительна даже по меркам эксцентрического XVIII столетия. Одаренный острым восприятием, поэт целиком принадлежал тому миру, против которого так беспощадно боролось его сатирическое перо. Сумароков желал славы, чинов, почета, денег, восторгов благодарных зрителей, приветливой монаршей улыбки…
«Славен, осыпан благодеяниями монаршими, мог бы он быть блажен, если бы умел. Гнушаясь великой низости души, был он снисходителен к учтивым, но горд противу гордых». Не завидуя обладателям земных наград, он был преисполнен гордости принадлежать к дворянскому сословию; видел свой первейший долг в служении России, ее высокому предназначению, в которое страстно верил. Его пьесы — школа монархов, его комедии — острые памфлеты против недоброжелателей и против дворян, порочивших свое высокое звание.
Поэт негодовал, видя как несправедливо наживаются и входят в чины вчерашние ростовщики, он ненавидел взяточничество, лихоимство, фаворитизм. Переполнявшие его чувства не вмещались в рамки творчества; вспыльчивость и неугомонность, язвительность и честность были определяющими чертами его поведения и в самой жизни. Это была необыкновенная, мятущаяся в противоречиях и в то же время цельная и последовательная душа. Сумарокову одному из первых приходится узнать, как это невыносимо трудно — воспитать добродетельного человека, узнать под конец жизни, когда иссякают силы, а от убежденности остается упрямство, прикрывающее отчаяние.
«Ради успокоения в летнее время духа и ради свободного чувствования и умствования» Сумароков в письме к Екатерине II просит под Москвой «деревнишку, хотя самую малую», которая «меньше принесет Ея Величества хлеба, будучи казенною, нежели принесет России стихов». Однако устройство парнасского убежища для беспокойного поэта не входило в планы Екатерины, и властительница муз обошлась выдачей ему из казны денежной суммы.
Весной 1769 года Сумароков покидает северную столицу и переезжает в Москву. Лето он проводит здесь, в Сивцеве, в своем родовом калужском имении. Конечно, жить поближе к Москве, где вот-вот должны начаться репетиции его пьес в театре Бельмонти и Чинти, было бы удобнее. Но аллеи подрастающего парка, отражающиеся в двух копаных прудах, так уютны, воспоминания детства так приятны, а само сельское спокойствие так упоительно, что вскоре все события последних пасмурных лет стали как-то отдаляться.
Надежды, окрыляющие душу трепетные надежды, связанные с предстоящей постановкой на московской сцене его пьес, работа с актерами — словом, возвращение в театр последний раз в жизни воскрешают литератора. Ему покажется тогда, что он еще многое успеет сделать, что московский театр станет настоящим поэтическим училищем нравов, что он подготовит таких актеров, которые глубиной и мощью созданных образов заставят московского зрителя смеяться и плакать, делая его при этом умнее, чище и даже просвященнее.
Такими настроениями проникнуты письма Сумарокова к Екатерине II: «А какова здешняя публика, это уходит от изображения Аполлона, ибо все улицы в Москве невежеством вымощены толщиною аршина на три… Ста Молиеров требует Москва, а я при других делах по моим упражнениям один только».
Он не мог знать, что московская его жизнь, наполненная множеством бед и мелких несчастий, будет тяжела и драматична и что через восемь лет он будет умирать в этом городе одинокий и всеми забытый. Его гроб будут нести несколько московских актеров, собравших на похороны по подписке. Простая, без памятника могила российского Мольера в Донском монастыре тоже останется неизвестной…
Новый приезд Сумарокова в Сивцево в самом начале лета 1771 года скор и поспешен. Трудно сказать, что более заставляет его так торопиться — начинающаяся страшная эпидемия чумы или необходимость уплатить адмиралу И. П. Талызину деньги за заложенную деревню. Долго, до начала следующего года, проживет здесь поэт. За работой время проходит быстро; написаны пасторальные эклоги, ода цесаревичу Павлу Петровичу в день его совершеннолетия (когда-то Екатерина собиралась в этот день уступить трон сыну). Задуманы новые комедии: «Рогоносец по воображению», «Вздорщица». Действие первой комедии будет происходить в деревне, находящейся в ста верстах от Москвы. Персонажи комедии — это преображенные образы тарусских помещиков, характеры которых, так же как и великолепные бытовые зарисовки, рождаются в Сивцеве.
С отъездом Сумароков медлит, предчувствуя необходимость решать множество старых, надоевших проблем. Опять, наверное, не избежать столкновения с могущественным невеждой — московским главнокомандующим графом Салтыковым. Лишь хмель избавляет от преследующих и давящих чувств, стирая дурные ожидания и воспоминания. Кругом надежное, хотя и печальное, дополнение к граненому темному штофу — гнетущие ранние сумерки, мглистое небо и русская тоска…